Из Кельна Егор Егорыч вознамерился проехать с Сусанной Николаевной по Рейну до Майнца, ожидая на этом пути видеть, как Сусанна Николаевна станет любоваться видами поэтической реки Германии; но недуги Егора Егорыча лишили его этого удовольствия, потому что, как только мои путники вошли на пароход, то на них подул такой холодный ветер, что Антип Ильич поспешил немедленно же увести своего господина в каюту; Сусанна же Николаевна
осталась на палубе, где к ней обратился с разговором болтливейший из болтливейших эльзасцев и начал ей по-французски объяснять, что виднеющиеся местами замки на горах называются разбойничьими гнездами, потому что в них прежде жили бароны и грабили проезжавшие по Рейну суда, и что в их даже пароход скоро выстрелят, — и действительно на одном повороте Рейна раздался выстрел.
Неточные совпадения
Когда
на другой день стало светать, корабль был далеко от Каперны. Часть экипажа как уснула, так и
осталась лежать
на палубе, поборотая вином Грэя; держались
на ногах лишь рулевой да вахтенный, да сидевший
на корме с грифом виолончели у подбородка задумчивый и хмельной Циммер. Он сидел, тихо водил смычком, заставляя струны говорить волшебным, неземным голосом, и думал о счастье…
Один малаец взобрался
на палубу и
остался ночевать у нас, другие два ночевали в лодке, которая прицепилась за фрегат и шла за нами.
Ну кто ж из нас
на палубе большой
Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке
оставался.
Я вылез из люка
на палубу и остановился: не знаю, куда теперь, не знаю, зачем пришел сюда. Посмотрел вверх. Там тускло подымалось измученное полднем солнце. Внизу — был «Интеграл», серо-стеклянный, неживой. Розовая кровь вытекла, мне ясно, что все это — только моя фантазия, что все
осталось по-прежнему, и в то же время ясно…
Во всем крылся великий и опасный сарказм, зародивший тревогу. Я ждал, что Гез сохранит в распутстве своем по крайней мере возможную элегантность, — так я думал по некоторым его личным чертам; но поведение Геза заставило ожидать худших вещей, а потому я утвердился в намерении совершенно уединиться. Сильнее всего мучила меня мысль, что, выходя
на палубу днем, я рисковал, против воли, быть втянутым в удалую компанию. Мне
оставались — раннее, еще дремотное утро и глухая ночь.
Утром ветер утих, но
оставался попутным, при ясном небе; «Нырок» делал одиннадцать узлов [Узел — здесь: мера скорости судна (миля в час).] в час
на ровной килевой качке. Я встал с тихой душой и, умываясь
на палубе из ведра, чувствовал запах моря. Высунувшись из кормового люка, Тоббоган махнул рукой, крикнув...
Под
палубой устроилась целая бабья колония, которая сейчас же натащила сюда всякого хламу, несмотря ни
на какие причитания Порши. Он даже несколько раз вступал с бабами врукопашную, но те подымали такой крик, что Порше ничего не
оставалось, как только ретироваться. Удивительнее всего было то, что, когда мужики голодали и зябли
на берегу, бабы жили чуть не роскошно. У них всего было вдоволь относительно харчей. Даже забвенная Маришка — и та жевала какую-то поземину, вероятно свалившуюся к ней прямо с неба.
Когда обед был кончен, Фермор вышел из столовой раньше всех прочих, и после того его уже никто не видал. Налитая для него чашка кофе действительно
осталась на рубке, но кофе в ней был цел, и потому нельзя с утвердительностью сказать, кто ее там поставил, Фермор или разносивший кофе кельнер. Хватились же Фермора не сразу, а случайно, когда тайный советник Бек, посоветовавшись с Морфеем, вышел из каюты
на палубу и, освежительно зевнув, спросил...
Ей хотелось
остаться одной и думать. Присутствие мужа, даже спящего, стесняло ее. Выйдя
на палубу, она невольно села
на то же самое место, где сидела раньше. Небо стало еще холоднее, а вода потемнела и потеряла свою прозрачность. То и дело легкие тучки, похожие
на пушистые комки ваты, набегали
на светлый круг луны и вдруг окрашивались причудливым золотым сиянием. Печальные, низкие и темные берега так же молчаливо бежали мимо парохода.
К вечеру «Коршун» снялся с якоря, имея
на палубе нового и весьма забавного пассажира: маленькую обезьяну из породы мартышек, которую купил Ашанин у торговца фруктами за полфунта стерлингов. Кто-то из матросов окликнул ее «Сонькой». Так с тех пор за нею и
осталась эта кличка, и Сонька сделалась общей любимицей.
Старший штурман спустился в
палубу, и Ашанин
остался один сторожить безопасность «Коршуна» и бывших
на нем моряков.
Пассажиры, укрываясь от непогоды, все сидят по каютам, один Меркулов
остается на кормовой
палубе.
В полдень 23 июня 1908 года наш небольшой отряд перебрался
на пароход. Легко и отрадно стало
на душе. Все городские недомогания сброшены, беганье по канцелярии кончено. Завтра в путь. В сумерки мои спутники отправились в город в последний раз навестить своих знакомых, а я с друзьями, пришедшими проводить меня,
остался на пароходе. Мы сели
на палубе и стали любоваться вечерним закатом, зарево которого отражалось
на обширной водной поверхности при слиянии Амура с Уссури.
Теркин
остался один
на этой половине кормового борта. Ехало мало народу, и от товаров
палуба совсем очистилась: которые сдали в Нижнем, а которые должны были выгрузить в селе Работках, где с «Бирючем» стряслась беда.
Купцы с офицером поднялись
на палубу. В каюте
остались только двое приятелей и Перновский.